Бедный Павел

Всем запомнилась параллельная сюжетная линия в фильме АССА о последних днях жизни Российского императора Павла Первого. По сути в Российской истории императоры носили имена: Петр – трое, Александр – трое, Николай – двое. И еще – Павел. Единственный, кому досталось это имя. Потому – Первый и последний.

Формально к Павлу Петровичу можно причислить еще троих представителей династии. Был в истории Иван Антонович. В досоветское время его титуловали Иваном III, ведя счет от первого русского царя, Ивана Грозного. Позже и нынче – Иваном VI, считая от великого князя Ивана Калиты. Но если говорить только об имперском периоде, то Иван Антонович – Первый. Де-факто этот император никогда государством не правил. Зато оно поиздевалось над мучеником всласть. В итоге, проведя почти всю жизнь в заключении, он в неполные 24 года был убит охранниками в Шлиссельбургской крепости. И еще одна деталь. Иван Антонович Браун­швейгский не был коронован. То есть трон, скипетр и державу не принимал. Преисполненной глубоких смыслов церемонии помазания на царство также не было.

Еще меньше поводов считаться императором имеется у великого князя Константина – второго сына Павла I. После смерти его венценосного брата в 1825 году чиновники Петербурга и столичный гарнизон исправно присягали как раз ему – следующему по старшинству брату Константину, пребывавшему в Варшаве и вовсе не собиравшемуся жить в Зимнем дворце. Неофициальный наместник царства Польского ждал известия о том, что вскрыт наконец-то конверт, в который еще в 1823 году Александр I вложил подписанный им манифест. Бумага ясно излагала, что престол после ухода Благословенного переходит великому князю Николаю Павловичу, третьему брату. Так и случилось. Документ обнародовали, и все прояснилось. Николай I – на престоле, князь Константин – в Варшаве, затеявшие на Сенатской площади декабрьскую смуту господа офицеры – в равелинах Петропавловской крепости. 16 дней псевдоцарствования Константина называют не иначе как «междуцарствием».

С таким же успехом можно считать последним русским императором великого князя Михаила Александровича, младшего брата Николая II. Опять-таки формально государь передал престол брату, в обход прямого наследника – сына Алексея. В нарушение закона о престолонаследии! Тему мифического отречения от власти Николая II «Русский мир.ru» уже поднимал (см. №3 за 2013 год. – Прим. ред.), и сейчас не стоит погружаться в ее подробности. Довольно сказать, что русский царь – это не только олицетворение государственной власти, но и священный сан. В России коронация, помазание на царство – акты, проводимые под сенью Русской православной церкви. Обратный процесс без ее участия также невозможен. Желание государя отказаться от престола должно быть освящено высшими иерархами. В противном случае это не более чем желание. Несколько судорожная попытка государя запутать заговорщиков, выиграть время и все-таки вернуть ситуацию под контроль привела к тому, что несколько часов жизни ­Михаил Александрович «числил­ся» императором.

Образ коверного

С Павлом Петровичем никакой ошибки нет. Он без всякой натяжки единственный из правивших Россией императоров, «традицию имени» не продливший. Пусть это покажется чем-то случайным, несерьезным, даже нелепостью. Но судьба «бедного Павла» настолько полна всякой мистики, настолько испещрена тайными знаками и символами, настолько метафизична, что казус с именем тоже определенным образом мог влиять на эту судьбу, внести лепту в большую копилку необычности Павла. В который раз рассказывать биографию императора ни к чему. К сегодняшнему дню она довольно полно изучена историками. Не без белых пятен, разумеется. А где их нет? Несмотря на то, что сразу после гибели государя на всю публичную информацию, связанную с его царствованием и им лично, было наложено высочайшее табу, которое действовало целый век. Единственный, кому удалось публично напомнить о деятельности Павла Пет­ровича, – это генерал Дмитрий Милютин, на тот момент профессор Императорской военной академии, а впоследствии военный министр Российской империи. В 1857 году он издал исследование «История войны 1799 года между Россией и Францией в царствование императора Павла I», посвященное Итальянскому походу фельдмаршала Александра Суворова. Едва запрет сняли, появилось и некоторое количество новых глубоких исследований. Видать, даже под спудом тема не давала покоя специалистам. В 1901 году, видимо к 100-летию смерти, вышел серьезный, хотя и подвергнутый стерилизации, труд Николая Шильдера «Император Павел Первый». Следом появился ряд работ Евгения Шумигорского и Михаила Клочкова, в которых павловский период препарировался предметно, на основании документов и анализа. Интересную работу задумал в 1913 году поэт и мемуарист Владислав Ходасевич, но время для реализации проекта оказалось неудачным – война. Нам остались только первые главы и подробные планы.

В советский период Павел вновь оказался в опале. Он был крайне удобной фигурой для пропагандистов всех мастей, использовавших вместо доказанных фактов многочисленные анекдоты, донесенные через годы различными мемуаристами конца XVIII – начала XIX века по большей части из числа обиженных государем. Из контекста вырывались сюжеты, характеризующие императора как исключительно глупого, болезненно амбициозного, грубого человека и бестолкового правителя. Так, из «Записок» генерала Николая Саблукова выдернули действительно нелепые истории, связанные, например, с эпидемией переодевания чиновного и армейского люда, затеянного Павлом. Однако даже не собирались цитировать какие-то основополагающие заявления офицера-конногвардейца на счет царя, которого в связи с особенностями службы Саблуков знал лично и часто с ним встречался. «Во все это время я состоял при дворе этого государя и имел полную возможность узнать все, что там происходит, не говоря уже о том, что я лично был знаком с самим императором и со всеми членами императорского дома, равно как и со всеми влиятельными личностями того времени. Все это, вместе взятое, и побудило меня записать все то, что я помню о событиях этой знаменательной эпохи, в надежде, что, таким образом, быть может, прольется новый свет на характер Павла I, человека, во всяком случае, незаурядного», – писал Саблуков.

Далее узкий ручей изобличающих исследований превращался в мощный поток, принимающий в себя разные виды искусства и поп-культуры. Карикатурность образа Павла особенно явно видна в кинофильме «Суворов», снятом Всеволодом Пудовкиным в 1940 году. Были исключения из, как говорят сейчас, тренда, но крайне редко. Научные труды генерал-фельдмаршала Дмитрия Милютина сегодня читают немногие, а вот кино смотрят и поп-литературой с поп-историей увлекаются. Поэтому нынешний образ Павла I – по-прежнему однобокий и, честно говоря, шутовской. А уж о его идеях и затеях на предмет государственного переустройства в начале XXI века почти не ведают, обращая внимание более всего на обстоятельства его жуткой смерти. В связи с этим и хочется сконцентрироваться не на традиционной биографии, а на нескольких принципиальных моментах судьбы Павла Петровича, чтобы представления о ней были ближе к истине, а образ царя – реалистичнее. Чтобы слова Саблукова о его незаурядности и фраза знаменитого генерала Алексея Ермолова «у покойного императора были великие черты, и исторический его характер еще не определен у нас» обрели дополнительное содержание.

Сын своего отца?

Это – один из ключевых вопросов, которым много лет заняты исследователи. Если бы имелся однозначный ответ, многое в судьбе великого князя Павла Петровича мгновенно прояснилось бы. Такого ответа, вероятно, никогда не будет. Так что стоит прислушаться к доводам сторонников двух гипотез. Первые уверены в том, что Павел – сын императора Петра III, рожденного сестрой императрицы Елизаветы Петровны, а стало быть, являвшегося внуком Пет­ра Великого. Таким образом, Павел – законный наследник трона, каковым «дщерь Петрова» с первого дня и пыталась его воспитать. Для чего удалила мать – великую княгиню Екатерину, да так, что сына она впервые увидела через три месяца после родов. И далее многие годы, фактически до смерти Елизаветы Петровны, мать видела дитя редко и только по специальному разрешению царицы. Отцу, великому князю Петру Федоровичу, что жена Екатерина, что сын Павел были глубоко безразличны.

Будущий «царь на час» Петр III жил игрой в живых солдатиков в дарованном загородном дворце Ораниенбаум. К слову, «игрушек» – голштинских солдат – было более полутора тысяч. Далеко не все они были родом из родного Петру герцогства Гольштейн на севере Германии. Встречались курляндцы, малороссы, даже великороссы. Ну да это не важно. Важно, что всех до одного готовили по модной прусской военной методе короля Фридриха Великого. Помимо экзерсисов Петр играл на скрипке, пил вино и как мог веселился. В свое время доктора поставили ему крайне редкий диагноз. По некоторым причинам будущий император не мог иметь детей. А от Екатерины и вовсе не хотел. Тут – первая интрига. Сторонники версии, что Петр и Павел не имели родственных отношений, приводят всяческие рассказы о том, что после нескольких лет ожиданий рождения наследника престола Елизавета Петровна приставила к великой княгине гофмейстериной свою любимицу статс-даму Марию Чоглокову вместе с мужем. Как эталонная семья, имевшая 8 детей, Чоглоковы должны были являться живым напоминанием святости семейных уз и радостей семейной жизни. Когда терпение императрицы оказалось на исходе, Чоглокова якобы получила инструкцию склонить Екатерину к адюльтеру. Мораль моралью, но государству нужен наследник, правнук Петра Великого, твердила начинающая стареть царица. Выбор пал на Сергея Салтыкова, камергера великокняжеского двора. В пользу этой версии говорит то, что сразу после рождения ребенка Салтыкова отослали сначала в Стокгольм, затем в Гамбург. Он навсегда затерялся в Европе. Даже место и дата его смерти точно не известны. Еще один аргумент: внешнее сходство. Да, Павел похож на Петра III. Как говорила сама Екатерина Великая, «одно лицо», сравнивая их миниатюры. Но не менее, если не более, Павел похож и на Салтыкова, чей портрет сохранился.

О том, что «царь настоящий», говорила сама Екатерина. Апологеты гипотезы утверждают также, что Петру Федоровичу была сделана соответствующая операция. И вскоре родился Павел. Тут уместно напомнить, что Павел – это третья беременность Екатерины. Первые две были неудачными. Волей-неволей возникает вопрос: кто имеет отношение к этим двум первым случаям? С февраля 1753-го по сентябрь 1754-го, в котором родился Павел, Салтыков находился при дворе…

Сторонники законнорожденности Павла больше склонны к аргументам психологического свойства. Сильно схожи психотипы двух императоров, у них общие интересы и увлечения. После воцарения Павел попытался решать те же государственные проблемы, что беспокоили и Петра III. Наконец, сильные и постоянные переживания Павла, связанные с непонятной смертью отца, по официальной версии, арестованного и внезапно скончавшегося в имении Ропша. От смертельной колики. Чья шпага устроила эту колику, не Алексея ли Орлова, размышлял сначала 8-летний мальчик, потом взрослый великий князь при царице-матушке, потом – император. Но ежели Петр – не отец, ежели никакие духовные и генные узы не связывают, то что так мучиться и ненавидеть? И не только Алексея Орлова? Наоборот, все хорошо устроилось. Не всегда адекватный «папенька» исчез, биологический – тоже без претензий, на троне маменька, с которой пока вполне вменяемые, хотя и прохладные, без поцелуйчиков, отношения. И трон, рано или поздно, достанется тебе, объявленному наследником еще в 1762 году.

А у нас при дворе

Следующий ключевой вопрос, связанный с формированием павловского характера и воззрений, – отношения с Екатериной II. Склонные к упрощениям объясняют все возраставшие нелюбовь и недоверие между матерью и сыном тем, что изъявшая Павла бабушка в зародыше убила природные инстинкты обоих. Думается, все гораздо сложнее и запутаннее. В юности Павла его отношения с Екатериной были не такие уж плохие. Есть тому свидетельства в записях великого князя. Павла стали подключать к работе с документами, к утренним докладам министров. Был случай, когда государыня увела его в кабинет, где они обсудили две важные темы. Что за темы – неизвестно, но эксперимент на этом оборвался. Наверное, не сошлись во взглядах.

У Павла было хорошее по тем временам образование. Его учителя по уровню отличались друг от друга, но главный педагог, Никита Иванович Панин, компенсировал все нюансы собственными знаниями и авторитетом. Почти все, кто знал этого эрудита, дипломата и царедворца, отзывались о нем в превосходной степени. Камергер двора Екатерины Федор Голицын, Денис Фонвизин в мемуарах «Житие графа Панина», тот же Николай Саблуков, оставивший дневники, преподаватель точных наук Павла Семен Порошин, церемониймейстер павловского двора Федор Головкин… Однако сама Екатерина со временем доверие к Панину переменила на осторожность и в конце концов под предлогом женитьбы Павла от воспитанника Никиту Ивановича удалила. Сложные отношения императрицы с главным лицом ее МИДа не мешали ей постоянно рассчитывать на Панина, поддержавшего царицу еще во время переворота 1762 года. Панин имел огромное влияние на Екатерину в международных делах, был советником в вопросах политического устройства страны. В то же время государыня помнила его твердую позицию по вопросу, кому после Петра III всходить на престол. Убежденный сторонник европейского порядка, главенства закона над желанием, преимущества парламентской монархии перед абсолютистской властью, Панин считал, что императором должен был стать Павел. При регентше Екатерине. Еще до переворота Екатерина обронила: «Лучше быть матерью императора, чем его женой». Но когда дошло до дела, выяснилось, что лучше быть императрицей.

Екатерина чаяния Панина не разделила. И взяла точку зрения Орловых, чье благополучие находилось в руках недавней великой княгини. Орловы знали, что Павел ничего, связанного с Петром III, не забыл. Желая того или нет, Никита Иванович, ежедневно общаясь с наследником до его 19-летия, много рассказывал ему об устройстве России и двора. И о том, что надобно сделать, чтобы стало лучше. Не все сказанное совпадало с точкой зрения его матери. Окончательный разлад наступил после рождения первенца – великого князя Александра Павловича. Это случилось через год после вступления Павла во второй брак после смерти жены Натальи Алексеевны. Мария Федоровна по части здоровья оказалась ей не чета. Десять детей за 21 год появились на свет в их семье. Между прочим, только один – в императорском статусе.

Царица не стала повторять ошибки Елизаветы Петровны. Александра няньками и мамками не окружили. В темных комнатах со спертым воздухом не держали. От родителей не прятали. Правда, отселить из малого двора в большой – отселили. Жил Александр при бабушке. Учили его европейские учителя вперемежку с русскими. Самым влиятельным был швейцарец Лагарп, вполне себе законченный либерал. Не думать о том, что Екатерина готовит себе нового наследника, не получалось. Слишком очевидной была эта подготовка. И Павел всерьез задумался о том, что зря он ждет трона, так и помрет великим князем. Хорошо, если своей смертью. И зависело все – от матушки. Как и в день совершеннолетия, когда наследник так и не дождался обещанного скипетра.

Армия и Суворов

В таком состоянии с рождения впечатлительный Павел прожил почти двадцать лет. Поневоле станешь мнительным, подозрительным, вспыльчивым, раздражительным, гневливым. Что ему там еще приписывали? Ах да, жестоким, деспотичным. Самодуром. Нетрудно представить, какие чувства бродили в душе взошедшего на престол 42-летнего Павла Петровича в отношении тех господ, что поддерживали в матушке сомнения и подозрения в его адрес. Самым трудным в общении с новым императором было то, что из состояния веселости в состояние гнева и обратно он приходил за считаные минуты, а то и секунды. Мало кто успевал спрогнозировать ситуацию. В то же время врожденное чувство юмора, которое отмечали многие современники, смешанное чудным образом с донкихотскими представлениями о благородстве и рыцарстве, помно­женные на сформировавшуюся с годами мстительность, дали ошеломляющий результат. Как в плохом, так и в хорошем смысле. Например, похороны матери государь превратил в шоу смыслов, заставив вместе с гробом Екатерины хоронить и гроб с останками Петра III, а в траурной процессии первым за дрогами идти предполагаемого убийцу, Алексея Орлова. После этого в лучших домах Петербурга несколько ночей спали. Ждали колокольчиков. Но не случилось.

Хорошее в адской смеси характера и мотивов Павла то, что, приняв казавшееся ему правильным решение, он и тени сомнения не испытывал, приступая к его реализации. И если решение на самом деле было правильным, то успех не заставлял ждать. Хуже было, если решение несло в себе и положительное, и отрицательное зерно. Как это случилось с реформой армии. Реформа требовалась? Безусловно. К концу XVIII века «екатерининские орлы» постарели и растеряли часть оперения. Последние вой­ны государыня выиграла: у турок и персов, разделила Польшу. Со шведами в 1790 году вышла ничья. Казалось бы, что беспокоиться? Армия требует реформ не только тогда, когда она плохая. Но и тогда, когда она устаревает. По сути, армия Павла разделилась на несколько частей. Корпуса, в которых люди суворовского типа продолжали поддерживать порядок и на свой страх и риск учить солдат воевать и думать по-новому. Армейские полки, брошенные в дальних гарнизонах на съедение полуграмотных полковых командиров. И гвардия, стоявшая в Петербурге и вполне собой довольная. Она пухла от записанных в нее мальчиками для продвижения в чинах недорослей-аристократов. Она играла, танцевала, выпивала, не уставая при случае напомнить, кто возвел на престол трех императриц в XVIII веке: двух Екатерин и Елизавету.

Что в деталях правильно задумал Павел? Озаботиться военным образованием. Создать инженерные войска. Очистить элитные полки от офицерского балласта. Запретить давать офицерский патент недворянам для поддержания престижа военной службы. Запретить записывать в полки детей на вырост. Все правильно. Не хватало только общей конструкции, куда бы все это было вписано. Доктрина, сформулированная великим Суворовым, вполне могла послужить основой для создания армии нового типа, нового военного мышления. Но Павел выбрал милого его сердцу Фридриха Великого, уже десять лет, как умершего. Прусская модель устарела не меньше, чем русская. Это доказали войны Пруссии с наполеоновской Францией. Если уж менять старое, так на новое. А не на чужое старое.

Конфликт Павла и Суворова, в результате чего полководец на два года оказался отстранен от службы, а после итальянско-швейцарского триумфа вновь наказан, не имел изначально личных причин. Кроме одной: Павел подсознательно плохо относился к людям, которым благоволила его мать. Но при необходимости он умел быть обходительным. Положись государь на нескольких проверенных войнами генералов, доверься им, согласись с их предложениями – глядишь, и армия бы обновилась, и офицерский корпус не ушел бы в глухую оппозицию. Ну а уж если драка началась, побеждает тот, кто сильней. Сначала сильнее оказался Павел. И более 2,5 тысячи офицеров и генералов оказались не у дел. Потом, в марте 1801 года, сильнее оказались гвардейские офицеры. А солдаты на помощь, как утверждают некоторые исследователи, любимому ими императору не пришли.

Как ни странно прозвучит, но в конфликте армии и царя виноват в том числе и Суворов. Проще всего объяснить истерику Павла в связи со скоморошничеством фельдмаршала его дурным характером. Но ведь даже попытки объяснить ошибки, поменять точку зрения никто из высшего генералитета не предпринял. А Павел не с ума сходил, Павел попросту не имел никакого боевого опыта. В отличие от, скажем, Петра Великого. Или хотя бы своего старшего сына. Тот, будучи еще без опыта, тоже занимался глупостями на поле Аустерлица. Пишут порой: Павел обиделся на Суворова за критику его военной реформы. Они на эту тему толком-то и не говорили. А распаляли Павла знавшие его слабости придворные, замешанные в большой международной игре. Кто играл на сплетнях о грядущих суворовских бунтах, кто на неуважении полководца к царским наградам в отличие от австрийских и пьемонтских.

Власть и жизнь

Оценки того, что сделал за неполные четыре года Павел во внутренней политике, тоже полярно разнятся. Одни радикалы, склонные считать этого императора сумасшедшим, утверждают, что он был подчинен одной идее – разрушить хозяйство, созданное матерью. А так как Екатерина строила его под дворянское сословие, создав из петровских дворян-работяг привилегированный класс хорошо живущих и ничем особенным не обязанных взамен людей, следовало эту социальную группу отрезвить. И Павел отрезвлял, насколько фантазии хватало.

Ввел трехдневную барщину вместо неограниченной, чем нанес урон дворянским поместьям. Тут же хочется спросить: а что, всю неделю возиться на барских полях, забыв про собственную землю, в перспективе государству выгодно? Крестьяне повымрут или уйдут в бега – и где тогда искать помещичью выгоду? Этот документ, означенный даже не как закон, а как манифест, опубликованный, кстати, в день коронации Павла, – программная штука, определяющая отношение государя к крестьянскому вопросу. А он, как известно, разрешится только спустя шестьдесят лет после его гибели. И то – не до конца. Вообще, в отношении крестьян Павел попытался сделать много: отменил хлебную подать, запретил продавать крепостных без земли и хозяйства, разрешил подавать апелляции в суды и жалобы на помещиков… Порой складывается впечатление, что Павел чувствовал скорый конец. И потому торопился. А повсеместно отстававшие от его бешеного темпа только раздражали. Или другое – он слишком долго ждал своего часа, а когда час пробил, начал судорожно осуществлять все то, что обдумывал и придумывал в годы вынужденного простоя. Но в России быстро ломать нельзя. Обязательно прольется кровь. Либо того, кто отдал приказ крушить. Либо – всех скопом.

Рассуждения о том, что Павла к реформам толкали какие-то имеющие над ним власть силы, скорее всего, лишь рассуждения. Даже ссылки на его масонский вектор неуместны. Никто не спорит, главным воспитателем царя был один из первых русских масонов, Никита Панин, притащивший эту красоту из Швеции, но отдадим должное «каменщикам»: они проникали к нам и из Англии, и с территорий германских герцогств. К 80-м годам XVIII, по меткому выражению одного из современников, в стране было трудно найти семью, где не было бы хоть одного родственника-масона. Павел не избежал этой участи. Он стал членом ложи в 1784 году, сразу после возвращения из долгого путешествия по Европам под именем графа Северного. Видать, лихо обрабатывали. Да и на родине было кому это делать. Примчался личный друг, архитектор Василий Баженов, и уговорил-таки. Дружба сына с масонами не порадовала Екатерину, заподозрившую, что Павла втянут в какой-нибудь заговор против нее. Во многом с этим связаны гонения на видных ­масонов, грянувшие в 1785-м.

Числиться и быть – не одно и то же. Масонский номер Павел отбывал до зимы 1791/92 года, когда после крови, пролитой французскими революционерами, в одну минуту разочаровался в идеалах «свободы, равенства и братства», о которых ему толковали многие в Петербурге. Посему приехавший на Родину Баженов на сей раз был остановлен в грубой форме. На эту тему Павел больше ни с кем разговаривать не собирался. А самый влиятельный друг повлиять уже не мог – Панин скончался еще в 1783-м. Из друзей великого князя масоны вскоре превратились в заклятых врагов императора. Да, Павел верил в свою Богом данную власть и не боялся драки. Но сил для того, чтобы удержать эту власть, он накопить не успел. Слишком мало было всего: друзей, единомышленников, преданных исполнителей, слишком мал он был как хозяин земли Русской, не успел вырасти. Не дали.

Кто там говорит про исключительно рациональное устройство нашего мира без всякой мистики, алогичных совпадений и непознанных символов? Всего действующих российских императоров (без императриц) было за неполных двести лет восемь. Каким-то образом ученые-антропологи устанавливают рост людей, давно почивших в бозе и скрытых от любопытствующего взора саркофагами и плитами. Известен рост каждого из восьми. От великана Николая Павловича, имевшего рост 205 сантиметров до скромного по этой части Николая Александровича – 168. Самым маленьким был Павел – 1 метр 66 сантиметров. С латинского это имя так и переводится: paulus – ­малый, небольшой.